Из рассказов моих прабабушки Марьи, бабушки Прасковьи, Мамы Александры и моих воспоминаний детства.

10 мая 1979 года, получил телеграмму от прабабушки Марьи «терміново, приїзди, Кіндрат кличе на останок».

Отпросившись на три дня с работы, уже к вечеру 11 мая, я был у двора прадедушки.

У домишки в котором жил прадедушка Кондратий Ивнович Кравченко меня встречали, прабабушка Марья (четвертая жена прадеда Кондратия, она была моложе моей бабушки на пять лет и сколько себя помню они не особо ладили) и соседи прадедушки.

Девятого мая прадед Кондратий с прабабушкой вышли в цент города(ныне город Димитрово, Донецкой обл. Украина) на празднование Великого Дня Победы нашего народа над фашизмом.

ИМХО (по моему скромному мнению).

Не пишу «День Победы над фашисткой Германией» ведь воевали, мы не с одними германцами, но и с Румынами, Итальянцами, Венграми да и своих украинцев с русскими белорусами, армянами и протчими примкнувшими было достаточно) Не пишу, что Мы одержали победу во Второй Мировой Войне. В ней мы принимали участие, но это была не наша Война, а вынужденное участие по союзному договору (здесь и далее прописью, некоторые пояснения прим автора). Не нужно путать,  я этого не делаю ни сейчас ни в последующем, Вторую Мировую Войну, которая носила характер захватнической с НАШЕЙ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНОЙ – ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ. Прадедушка в ВОВ, участия не принимал, однако эта ТРИЖДЫ ПОКЛЯТАЯ ВОЙНА забрала только с нашего двора двадцать восемь человек. Двадцать пять молодых и полных сил мужчин и троих девчушек. Детей прадеда от трех первых жен прадеда как совместных так и тех которые родились от любви моего пращура. По традиции, сложившейся не за один десяток лет, с самого утра, еще до рассвета, Кондратий Иванович перед калиткой своего двора ставил четыре скамьи, на которые выставлялись фотографии погибших, стопка вишневой наливки (водки и самогона Кондратий не признавал, никогда сего зелья не употреблял) солонка и ломоть ржаного хлеба. Все кто знал об этой традиции обязательно проходили мимо и пили не чокаясь выражая скорбь по погибшим, как детей Прадеда так и своих родственников. Такова была война, что не обошла, ни один двор нашего шахтерского поселка. Уж так сложилось что семья Афанасия Субботина (который призвался в ряды РККА (Рабоче-крестьянский Красной Армии) в один день с мужем моей бабушки Прасковьи, зятем прадеда Кондратия) приходили одними из первых и уже вместе шли в центр на торжественную часть праздника.

Так было и в этот день.

После торжественной части и чествования Ветеранов, большая часть жителей этого небольшого шахтерского городишка, шла, ехала на городское кладбище к братским могилам. Братских могил на территории городка четырнадцать где нашли свой последний приют 3457 воинов и гражданских, погибших от руки фашистов.  Много это или мало судите сами, если в городке едва ли наберется 35 тыс. жителей, а во время войны было еще меньше. Вот и получается, что мы потеряли каждого десятого, это без учета тех кто захоронен по всей Европе - от Волгограда до Берлина.    

В одной из братских могил покоится самый младший сын Кондратия Ивановича. Он был застрелен конвоиром-румыном когда поил водой наших военнопленных, которых каждый день прогоняли по улице на работы по восстановлению шахты «Центральная» (фашистам так и не удалось ее восстановить за все время оккупации) А парнишке не было 15-ти лет, застрелили его буквально в 10 метрах от нашего дома.

Погоревав на «Братской» прадед пошел к могилам своих дочерей и двоих внуков (сыновей бабушки Прасковьи), присел на скамеечку у могил, окинул взглядом говорит жене:  

«Марьюшка, видать и мой черед идти домой, вот здесь под кустом сирени меня и похороните как никак, а пора мне к моим – уж заждались. Всех детей пережил. Внуков пережил не уж то Господь допустит что бы мне на могилку правнука пришлось прийти. Как никак а век, я прожил да только Род было некому передать, вот Витька Шуркин его и примет и пойду на покой.  Больше некому, хоть и не по мужской линии наследство передаю но видно так нам на роду написано. Ты Марьюшка, отбей Витьке телеграмму пущай не мешкает мне уже не дни, а часы считать велено. А сказать ему много нужно – успею или нет Господь рассудит».

(Было прадедушке без малого сто пять годков прим.авт.)

Прадед был строг, но справедлив, спуску никому не давал, помню еще в детстве, а жили мы по соседству. В центре прадедушкина хибара (иначе ее назвать не получится) вниз по улице два домишки бабушкин, далее среднего сына где жила его вдова, выше по улице от прадедовой «хибары» еще два домишки меньшей дочери и меньшего сына (погибшего под Варшавой)

Если кто читает мою попытку описать жизнь и быт моего рода, вернее моего предшественника, стоит упомянуть о моей малой родине.

Ныне это город Димитрово, а жили мы в поселке Петровского ул. Ширшова дома: 43, 45, 47, 49, 51 – это был один земельный надел, выкупленной у помещика Исаева управляющим шахты (ныне ш-та Центральная) для свои рабочих.

Этот поселок раскинулся (ныне его нет и место загадили) с северной стороны террикона дворов около двухсот.

После взрыва террикона ш-ты «5-6»  поселок снесли, а жителей расселили, кому дали квартиры,а кто не захотел идти в «казенку–ночевку» получили землю под строительство и кое какую помощь. Участки отвели на месте старого еврейского кладбища и проблем с этим было масса, почти десять лет гоняли «пятнадцатисуточников» на перезахоронение могил.

Был такой косяк с старыми погребениями, о которых не знали. Если в церковных книгах были записи об освященной земле христианских кладбищ, то о мусульманских и еврейских таких сведений не сохранилось,  и не только на Донбассе.

Сколько могил вскрыло Каховское водохранилище - подмыло берег, а из обрыва гроб выглядывает и не один. А сколько еврейских могил срыто в Умани? Одному Богу известно, да еще Хасидам.

Из воспоминаний детства. Как то по утру, еще до восхода солнца, проснулся я по малой нужде и вижу как прадед дает разгоняй бабушке Прасковье, деду Федору, и моему отцу Василию, за то, что они долго в кровати нежились. И не просто ругает, а хлещет по спинам вожжами и приговаривает – «кто рано встает тому Бог дает» Солнышко улыбку на облаке кажет а у вас хозяйство голодное, ща по работам разбежитесь, а животина запертой голодать будет?

Но, что меня поразило? Так это - после взбучки, вся моя родня стала деда благодарить "за науку и за ласку", да еще и кланяться при этом.

А прадед тем временем из кошелки достает молоко в бутылках и пироги – «на тормозок». Вот таковы были порядки в роду при прадеде, такие порядки сохраняю и я, но несколько по мягче, однако(с) (здесь улыба) Такое не забывается никогда. Мне повезло как не многим. В ту же осень я увидел как отец моего прадедушки Иван Евстегнеевич, охаживал посохом и самого прадеда и тот благодарил его «за науку и ласку» с поклонами.

Согласитесь не многим довелось видеть и слышать да еще и посидеть на коленях своего прапрадедушки мне выпало такое счастье и послушать байки старого козака, и услышать его песни под «дрымбу».

Но вернусь к последним дням прадедушки.

Как я стал главой старинного козачьего рода. Род ведет исчисление с 1648 года, когда монах-растрига Опанас покинул Святую Обитель Тремсенского монастыря и вернулся в Мир, что бы не угас козачий род. (прим. автора)

Не успела рассказать мне прабабушка Марья о событиях 9-10 мая, как опираясь на свой посох из домишки вышел Кондратий. Кашлянул и все присутствующие притихли.

- «Марьюшка готовь вечерю и зови к столу, пущай все заходят в дом, хочу при людях объявить мою волю, дабы потом пересудов не было» распорядился прадед.

Женщины засуетились и пошли помогать прабабушке собирать на стол.

- А ты Витька (он всегда так меня называл) присядь со мной на свежем воздухе, да набей люльку, поговорить нам нужно – сурьезно, а времени у меня мало, видно пришел мой час. Ты не забыл как люльку набивать?

- Не деда, не забыл. Только где люлька и табачок? Может моих покурим?

- Разговор у нас – сурьезный, а такие разговоры под чужинские цыгарки не ведутся. А люлька с табачком,  здесь при мне.

Кондратий не смотря на свой возраст и «предупокойное настроение», не сутулясь и не горбясь прошелся по двору и присел на бревно, его любимое место во дворе под вишней. И показав на место рядом, достал вышитый кисет с табаком и люлюкой. Этой трубки я у Прадеда никогда раньше не видел. Трубка знатная тонкой ручной работы инкрустирована серебром с перламутром, гнутый чубук со следами зубов не одного курильщика. Я невольно стал разглядывать трубку, но Кондратий оборвал мое любование этим шедевром.

- Ты набивай табачок, потом налюбуешься, эта трубка переходит тебе в наследство, как перешла мне, от дядька моего Степана, а ему от его прадеда, а к его прадеду от его отца, а его отцу – но нам сейчас не до того как оказалась люлька у нас в роду. У нас с тобой разговор сурьезный и долгий. Даст Бог все успею сказать-рассказать, а не успею так уж тому и быть, тебе самому доведется узнать.

Я набил трубку, раскурил и подал Кондратию, тот смачно затянулся, улыбнулся и сказал:

- «Ан ты гляди, а оплеухи тебе впрок пошли, сколько годков пролетело, а как люльку набивать не забыл. Видать не зря я на тебя еще в твоем малолетстве глаз положил. А коль по правде так и больше не на кого было. Ты один при мне рос и совал свой нос куда след, а куда и не следовало. Да видать такова уж твоя судьбина. Тебе  сейчас не осилить умом какую ношу на тебя скину, уж не гневайся на меня ни сейчас, ни потом - таков наш крест я его нес-тащил как мог и ты понесешь-потащишь, по другому быть на может».

За разговором мы выкурили вторую трубку. Я набил табаком третью. У калитки собрались соседи, но никто не решался к нам подходить и не мешали нашей беседе. По «закутку» прошел слух что старый Кравченко собрался помирать и даже (кто пустил такой слушок, я до сих пор не знаю) объявил день и время своей смерти.

Прадедушку побаивались, но за советом к нему и шли и ехали, а уж когда кто приболел и медики не могли сказать «ни пру ни ну» обязательно шли к Кондратию. Тот если не травами, то добрым словом даст надежду, а это многого стоит, особенно тогда когда надежда иссякла и веры не стало.

Прервала нашу беседу прабабушка.

- Киндрат, человеков (она  в своем лексиконе употребляла такие обороты речи, которые можно только в церковных книгах встретить)  за двором собралось в светелке не поместимся.

- Погодка ладная, стели скатерти на травку, во дворе места хватит, да мелюзке достань «петушков» с «зайчатами».

У Прадеда были две формы для леденцов «петушок» и «зайчик» сколько себя помню – на праздники они всегда «колдовали» - варили леденцы. В моем детстве варили из сока сахарного сорго - выпаривая патоку. Благо на терриконе угля было завались, чем топить было всегда.

Я свой первый велосипед «Орленок» купил на деньги, которые получил за проданный уголь, который с товарищем собирали на терриконе. Когда об этой коммерции узнала моя мама, то била так, что прадеду стало меня жалко и он подставил свою спину под ремень, а меня забрал к себе. Три дня облаживал мой исполосованный зад примочками. Задница болеть перестала, а вот уши Кондратий не забывал драть каждый раз когда менял припарки. Да еще приговаривал – «знай как старших почитать, да родителям перечить». Как твои пересердятся пойдешь поклонишься и поблагодаришь за науку и ласку, а пока отлежись у меня на печке, а то и от отца достанется. Ишь удумали по террикону шастать, там такие «чемоданы» летают, не дай Бог под такой угодишь не один дохтур не соберет.

- Ты в роду последний мужик–наследник, без тебя хоть в петлю. Вишь как у нас сложилось если Ёська не згноил, так германец побил или «зеленый змей» напрочь кубышку высушил. (сестра бабушки, средняя дочь Кондратия, вернувшись с фронта не смогла пережить гибель своей сестры с которой ушли добровольцами на фронт, приписав себе по два года, и воевали в медсанбате).

Вернувшись с фронта пошла работать в госпиталь фельдшером, ухаживая за инвалидами, а таких, что почитай одни «головешки» было в то время много ой как много. Безруких и безногих, обгоревших в танке, контуженных, глухих и слепых.  

А тем временем, прабабушка расстилала с соседками домотканые половики, кто-то из соседей принес переноску, и повесив лампочку на вишню осветили двор.

К празднику у всех было много чего приготовлено, получились посиделки в складчину, как в добрые старые времена моего детства. Заиграла гармошка, полилась «вьется в тесной печурке огонь…». Из трубы летней печурки струится дымок, женщины жарят-парят, разошлись не на шутку.

То слышен смех, а то и плачь, то ли от радости, что войны нет, то ли от того, что живые с войны вернулись, хоть и не все здоровыми, но вернулись и приноровились жить в мирное, хоть и нелегкое время.

На дворе май 1979 года, прошло 34 года как окончилась Война, можно сказать - сменилось поколение, а боль осталась.

Вот при таких обстоятельствах, принародно передавал прадед Кондратий Кравченко Наш Род в мои руки и на мое попечение. В тот вечер я не мог себе представить какую ответственность и какую честь я унаследовал от своего предшественника Кондратия Ивановича Кравченко.

О том счастье и тех заботах, и конечно о секретах которые свято хранит Род (конечно не всех) написана книга. Насколько она будет полезна читателю судить не мне. Единственное о чем прошу не судите строго "технаря" до мозга костей, за мое косноязычие. Пишу от чистого сердца, стараясь придать повествованию о Пути который прошел Род почти за четыре столетия, сохранив чистоту помыслов и любовь к своей земле к вере предков и воле, увлекательный слог.

С уважением,

Виктор Сова.

Воинствующий Крестьянин и Христианин и по вере и по традиции Рода.

Приятного чтения (я так надеюсь)